Бой в Берлине или ещё на 300 метров ближе к Победе
Ко дню Великой Победы!
Член Совета ОО «ВХД «Вера и честь», писатель Владимир Зайцев
Бой в Берлине или ещё на 300 метров ближе к Победе
Бои в Берлине вспоминаются мне как лазание по сплошным развалинам, в которыхиз каждой щели по нам стреляли эсэсовцы, фолькс-штурмисты и гитлер-югендовцы. Эти короткие бои в развалинах, когда всё решали первый выстрел или очередь в упор, вовремя брошенная в окно, за угол или стенку граната, были очень ожесточёнными и кровавыми.
Немцам помогало знание местности и множество подготовленных укрытий и огневых позиций, с которых они стреляли нам в спину, ловили нас в огневые мешки и засады.
Нам помогало боевое мастерство, желание побыстрее закончить эту чёртову войну и смекалка. Умирать никто и никогда не хотел, но в эти последние дни войны никто не хотел умирать во сто крат сильнее. И поэтому к тем, кто бессмысленно пытался сопротивляться в эти последние дни войны, мы были беспощадны. Впрочем, тех, кто сдавался без выстрела, охотно и, можно даже сказать мягко, брали в плен. Кроме того, мы шли в бой под прикрытием техники, которая прокладывала путь штурмовым группам, вычищающим гитлеровскую заразу из домов и подвалов.
Но всё когда-то заканчивается. Закончилась и Великая Отечественная война. Радость была неописуемой. Для этого просто нет слов. Тому, кто не воевал это невозможно представить: Сегодня я мог погибнуть от любой пули, осколка, мины. И вдруг ВСЁ ЭТО осталось во вчерашнем дне. Два дня мы были как пьяные, но не от водки, а от радости, что выжили и победили, что дошли до Берлина и уничтожили гадину и гадов.
И тут командир роты и особист дают нашему взводу приказ пройти по пути последних боёв и собрать оружие тех гитлеровцев, которых мы уложили навечно. Мы попытались от этой грязной работы отбояриться, но они объяснили, что много оружия валяется в развалинах и на улицах и оно стреляет в нас, потому что в городе полно недобитых фашистов, эсэсовцев, тупых фанатиков из гитлерюгенда и не все они решили прекратить воевать. У нас есть потери от выстрелов из развалин. А трофейных команд не хватает, и, кроме того, они не знают, где в развалинах валяются дохлые фрицы и их оружие, а мы знаем и нам будет легче и быстрее собрать его.
Сержант Сергейчук недовольно буркнул: «Так мы их много набили, всё это железо на себе не уволокёшь». На это особист спокойно ответил, что с нами поедет Додж ¾, в который и надо складывать оружие, причём собирать даже слегка повреждённое. И вот мы, взяв оружие и патроны, а подумав и гранаты, отправились к началу той длинной улицы, которую мы очищали от врага. Рядовой Макаров не поленился и взял два фаустпатрона на всякий случай
Додж ¾ т (грузоподъёмность 750кг)
На Додже мы довольно быстро доехали до начала улицы, слезли и, разделившись, пошли группами по четыре человека по её левой и правой стороне, но на этот раз без танков, которые помогали нам раньше. Нервы опять заиграли, мы насторожились и, взяв автоматы на изгоновку двинулись вдоль стен вперёд, по тому пути, которым мы шли последние четыре дня войны. И почти сразу увидели трупы тех, кто стрелял в нас, кто остался лежать в развалинах. Это были эсэсовцы и подростки лет 15-16. Мы увидели их оружие и их позиции, усыпанные гильзами, и, собирая их оружие и боеприпасы, посмотрели с этих позиций на улицы и развалины, по которым мы шли вперёд в эти дни.
Взглянув в эти щели и амбразуры, в эти окна, из которых они смотрели на нас и стреляли, мы поняли, КАК нам повезло. В любом из этих мест мы были у них как на ладони, и только наш опыт и какое-то нечеловеческое везение спасло нас. Мы собирали оружие, боеприпасы и документы, а затем, обмотав руки тряпками из брезента от разбитого Опеля, выбрасывали трупы на улицу, чтобы их быстрее нашли и собрали и вывезли группы уборщиков из пленных гитлеровцев и гражданских.
Вечером, помывшись, сидя у огня, горевшего в камине особняка, в котором мы разместились, мы пили водку, закусывая её американской тушёнкой с хлебом. И вспоминали ход боя с группой фанатиков гитлер-югендовцев.
— — — — —
В последние апрельские и первые майские дни бойцы нашей штурмовой группы медленно двигались по одной из улиц Берлина, заваленной обломками зданий.
Однако это не наша артиллерия или бомбардировщики превратили здесь всё в горы битого кирпичного крошева, каменной щебёнки и сожгли. Этот хаос, если судить по большим воронкам, полузасыпанным землёй и обломками зданий, оставили удары авиации союзников. Но мы были на них не в обиде. Такие развалины были для нас безопаснее целых зданий с десятками окон, каждое из которых могло быть укрытием для врага.
Кроме того, очищать в таких случаях приходилось только подвалы, а так как с нами шли огнемётчики и сапёры, то мы не вели бои за эти подвалы – огнемётчики выжигали их струями гудящего пламени, а сапёры хоронили фанатиков, подрывая их. Мы же, не считая патроны, стреляли в каждую щель и на каждый шорох, и бросали гранаты во все тёмные углы, в проломы, двери и окна. По далёким целям мы стреляли из фаустпатронов, большие запасы которых мы захватили в брошенных складах или на позициях разбитых частей немцев.
В этот день, то ли третьего, то ли четвёртого мая нашей целью была площадь, которую нужно было захватить и установить контроль над нею, прилегающими к ней улицами и не допускать маневра гитлеровцев между двумя узлами обороны. Однако, чтобы дойти до неё, нам нужно было пройти с боем семь кварталов. Другие подразделения двигались по параллельным улицам, но те были сильно разрушены, горели, и гитлеровцев там почти не было. Им угрожало в основном пламя пожаров и падающие горящие обломки. У нас всё было иначе.
Разбитая Пантера на Бисмарк-штрассе
Три ближайших были сильно разрушены, там мы не ожидали сильного сопротивления. Зато дальше дома стояли почти целые, и по опыту мы знали, что там нам придётся воевать всерьёз. Основная надежда была на пушки приданных нашей группе танков и самоходки.
Впереди, посередине проезжей части улицы ехала «тридцатьчетвёрка», обвешанная листами тонкого железа со всех сторон для защиты от фаустпатронов*. Иногда она стреляла по развалинам, и листы дребезжали, грозя отвалиться от тридцатисантиметровых штырей, приваренных к броне.
Фаустпатрон – одноразовый противотанковый гранатомёт, выстреливавший на 50-70м кумулятивную гранату, пробивавшую броню кумулятивной струёй, образующейся при взрыве. Если взрыв происходил на расстоянии свыше 30 см от брони, то струя её не пробивала. Для этого танки и прикрывали различными экранами из листов железа, решёток, сеток, ящиков и т.п.
Ещё два Т-34-85, также укрытые со всех сторон экранами из больших листов железа, сеток, железных коробок от распределительных щитов, крошили гусеницами битый кирпич на широких тротуарах и на мостовой слева и справа. Попутно они поневоле сносили попадающиеся им на пути уцелевшие столбы и деревья, от которых чаще всего торчали только пеньки, примерно в рост человека, которые танки просто выворачивали, чтобы не объезжать.
Левый танк двигался, повернув башню вправо, а правый — влево. Стволы пушек были высоко подняты, чтобы сразу достать фашистов на верхних этажах и крышах 2-4-х этажных зданий. Танкисты сами стреляли редко, потому что им было трудно обнаружить или заметить врага в развалинах. В основном они ждали указаний от нас.
Если за окном, балконом или проломом в стене мы замечали движение, то сразу указывали на такую цель танкистам, стреляя по ней трассирующими пулями, или выпуская красную ракету из трофейных ракетниц, а они были почти у каждого в группе. Расстояния для стрельбы были небольшие – не более двухсот метров, а чаще всего и меньше, поэтому цель – фаустник или пулемётчик — после разрыва почти всегда исчезала.
фаустники в окопе
Были и исключения. После одного выстрела в фаустника, мелькнувшего в арочном окне трёхэтажного дома, внутри здания произошёл такой мощный взрыв, что вся фасадная стена между тремя этажами, длиной около десяти метров, вывалилась наружу. Куски кирпичей и целые их глыбы, скреплённые цементом, долетели до угла, за которым мы укрылись от обстрела из этого здания. Ещё один раз танк так удачно попал в комнату, что фаустника взрывом выбросило наружу, и тот, роняя фаустпатрон, рухнул вместе с кирпичным простенком вниз, на груду щебня.
Кроме трёх танков нас поддерживала и тяжёлая самоходка ИСУ-152, ревевшая дизелем позади всех. Правда и её прикрывали от атак сзади два автоматчика, два Ивана, родом из большого села под Оренбургом. Для неё подходящих целей пока не было, и она не стреляла. Только один из самоходчиков, высунувшийся из люка по плечи, иногда давал очередь по окнам и балконам полуразрушенных зданий из зенитного крупнокалиберного пулемёта ДШК, установленного на вращающейся турели, на её крыше.
Мы, штурмовая группа пехоты из двадцати пяти бойцов, шли следом за танками, прижимаясь к стенам зданий и внимательно осматривая развалины на другой стороне, постреливая в подвальные окна и окна развалин.
В каждой десятке был пулемётчик с ручным пулемётом Дегтярёва, два бойца с самозарядными винтовками СВТ, метко стрелявшими из них и автоматчики. Кроме того, с нами шёл огнемётчик и два автоматчика, прикрывавших его. И, наконец, с нами был наш батальонный снайпер и два сапёра. Кроме автоматов, они несли мешки, в которых были дымовые шашки и взрывчатка, которой они подрывали баррикады и подвалы, с обороняющимися немцами. А дымовыми завесами от шашек они перекрывали поле зрения немцам, стрелявшим издалека.
Хотя с большими группами обороняющихся мы не сталкивались, постепенно наша группа теряла бойцов. На одном перекрёстке два фаустника стреляли по левому танку. Один промазал, и головка фаустпатрона взорвался на стене над нашими головами. Взрыв выбил несколько кусков из полуразрушенной стены. Три спаянных цементом кирпича упали на каску и плечо ефрейтора Сангалеева, контузили его и сломали плечо. Он сильно переживал, что мы окончим войну без него, и приглашал нас к себе в гости, в село под Казанью.
Второй фаустник попал в танк. Выпущенная им граната взорвалась на экране – листе железа, прикрывавшем корму танка сбоку. Она ничего ему не сделала, кроме дыры в экране. Но двух земляков из под Астрахани, Шеврова и Топоркова, стоявших метрах в пяти от танка, ранило мелкими осколками и контузило.
Танки и самоходка тут же снесли полуразрушенное здание, из которого стреляли немцы. Мы передали раненых санитарам, вовремя приехавшим на бронетранспортёре М-2, полученном по ленд-лизу от американцев, и двинулись дальше. Но тут из кучи мусора, накрытой клубящейся пылью, раздалась очередь.
Бронетранспортёр М-2
Вместе с нами шла группа штрафников, состоявшая из огнемётчика с лёгким огнемётом РОКС-3, который стрелял смесью бензина и машинного масла на 30-40 метров. Причём одной 10-литровой заправки хватало на 6-8 выстрелов-пусков. Рядом с толстостенным баллоном с огнесмесью был маленький баллон со сжатым воздухом и редуктор. Порция огнесмеси выбрасывалась из подобия ружья, в которое смесь поступала по толстому шлангу в металлической оплётке.
Углов, бывший старшина, у которого немцы перебили семью и всю родню, жившую в селе под Орлом, и попавший в штрафники за нарушение приказа «не чинить насилия над пленными и гражданскими немцами», зло выматерился и пустил струю дымного пламени в клубящуюся пыль. Там начал разгораться пожар, и следом раздался нечеловеческий вой.
«Так вам и надо, недобиткам гитлеровским» — сказал Углов и зашагал дальше, согнувшись под тяжестью огнемёта.
Нужно сказать, что огнемётчик был для всех целью № 1 на поле боя, и выжить ему было почти невозможно. Тем более, что от попаданий в баллоны бензин в них вспыхивал, превращая его в пепел.
Углов хотел выжить, поэтому он защитил баллоны огнемёта, весившего около 20 кг, коробом, выгнутым из трёхмиллиметрового железа. Сам баллон он обтянул лентами, вырезанными из камер от разбитых грузовиков, а между коробом и баллоном набил стеклоткани, содранной с труб, на каком-то заводе. На груди у него висел штурмовой панцирь, в котором было уже пять отметин от пуль и три от осколков.
Другой человек не смог бы носить целый день такую тяжесть, но Углов был необычайно силён и вынослив, так как с юности и до службы в армии работал кузнецом. Кроме того, у него была большая цель – вновь жениться и иметь пять или шесть детей, чтобы была замена погибшим. Когда мы на привале подшучивали над ним по этому поводу, то он, усмехаясь, отвечал, что по доброму уму каждому из нас нужно не по пять, а по десять детей иметь. Ведь многие молодые парни погибли, не оставив потомства и в нашей стране из-за этого образовалась большая нехватка мужчин, а лет через 20 и женщин будет не хватать.
Мы сразу же оживились, спрашивая, а где же он такую женщину найдёт, чтобы родила и вырастила такую орду. На это он отвечал, что в соседней деревне живёт дочка его знакомого и что она уже ждёт его с фронта. А женщины из того рода всегда отличались плодовитостью, и десять детей для них родить было не трудно.
Но пережитые опасности вновь встали перед нами и мы продожили вспоминать, как прошли эти последние километры войны.
— — —
Группа из десятка гитлер-югендовцев, несмотря на то, что потеряла связь с командирами, продолжала выполнять прежний приказ: Держаться и сражаться против
русских орд. Ждать помощи от армии генерала Венка, рвущейся к Берлину!
Группа уже второй день воевала, нападая на русских, штурмующих Берлин, с тыла, из развалин, в которые превратился почти весь город. Вот и теперь, они осторожно, стараясь не издать ни звука, прокрались к окнам и выглянули наружу. Звук русских танковых моторов и лязг гусениц, который они уже давно слышали сквозь раскаты стрельбы, разносящиеся над городом, стал отчётливым и угрожающе близким.
По улице приближались три танка, тяжёлая самоходка с толстым стволом и группа пехотинцев. То, что они увидели на этой улице русских, подтвердило слова умиравшего фольксштурмиста, которого они нашли в развалинах, о том, что обе баррикады в её начале разрушены, а «Пантера», закопанная на перекрёстке по самую башню – разбита.
Курт Штрассер побежал по коридору в угловую комнату, из которой стрелять по танкам было удобнее. Он слишком долго прицеливался и этим себя выдал, а русский снайпер убил его. Курт выронил фаустпатрон наружу, и тот, упав на кирпичи — взорвался, подняв тучу пыли. А сам он рухнул на спину, раскинув руки под ноги Куно Мюллеру, подбегавшему следом.
Клаус Зелицки, 16-летний подросток из Потсдама, командовавший этой группой, видел с другого конца коридора, как Куно схватил Курта и начал тащить его из комнаты в коридор. Но тут на улице громыхнул выстрел орудия, а следом в комнате оглушительно взорвался снаряд и Куно исчез во вспышке вместе с Куртом. Затем всё скрыла пыль и дым. Самого Клауса швырнуло спиной на стенку, и он задохнулся от боли. Однако сумел не упасть и рванул к своим товарищам.
Он ввалился в комнату в тот момент, когда Уве Зальцер начал стрелять из МГ-42 по русским пехотинцам, прячущимся за танками.
Клаус закричал: «Прекрати дурак и уходим, они нас засекли…». Однако рыжий и упрямый как осёл Уве, три брата и отец которого погибли на Восточном фронте, а мать под бомбами на заводе, где она работала, только невнятно ругался и продолжал стрелять короткими очередями, трясясь от отдачи.
Толстый и неуклюжий, близорукий Фредо Моргенталь, которого они обвешали фаустпатронами, мечтавший совершить подвиг и убить много русских, вдруг бросился к соседнему окну и вскинул к плечу фаустпатрон.
Выстрел хлестнул по ушам.
Фредо завопил: «Я достал его, я попал, попал, смотрите — он горит…»
Клаус схватил Фредо за воротник и оттащил от окна. «Ты молодец, но после
выстрела надо менять позицию – бежим отсюда!» и, повернувшись, он потащил его за собой с криком «Уходим отсюда!»
Не все его послушались, тем более — сразу. Он, Фредо, Маргарет и Гюнтер Штолле, Уве Зальцер и молчаливый, осторожный Хорст Бергман успели выбежать наружу и убежали в соседнее здание. Остальные не успели… На соседней улице ударили залпом пушки русских танков — раз, другой, третий.
Раздался грохот рвущихся снарядов, треск рушащихся перекрытий и стен. Затем ударил мощный раскат выстрела самоходки. Они видели со стороны, как здание содрогнулось от удара, а следом и от оглушительного взрыва. Крыша приподнялась, а затем она и весь третий этаж здания упали внутрь. По стенам пробежали трещины и они, как показалось оглушенным подросткам, стали медленно и бесшумно разваливаться, падая огромными глыбами кирпича наружу. Поднялось густое облако пыли, из которого приглушенно раздались крики и стоны.
Лицо Маргарет стало серым: «Это Николаус, его придавило, нужно помочь, нужно вытащить его…» Клаус не успел остановить её, как она уже подбежала к облаку пыли, клубящейся над обломками рухнувшего здания. Она на секунду задержалась на краю этого облака, а затем нырнула в него как в воду.
— — —
Снайпер, приданный группе, заметил в окне угловой комнаты тень и, вскинув винтовку к плечу, замер на секунду. В окне, на которое посмотрели все, появился силуэт невысокого, тощего немца с фаустпатроном. Хлестнул выстрел и немец скрылся, а фаустпатрон выпал из окна и взорвался среди куч битого кирпича у стен здания.
«Ура – Федосову!», крикнули все почти в один голос. Тот кивнул и, перезарядив винтовку, вновь начал осматривать окна и балконы стоящих впереди зданий.
Тут из другого окна на втором этаже зачастил пулемёт, и все укрылись за танками, которые начали поворачивать башни к новой цели. Никто, кроме танкистов, Углова и Федосова не видел, как из соседнего с пулемётом окна, высунулась головка фаустпатрона, а затем немец выстрелил.
Огнемётчик Углов и прикрывающие его автоматчики стояли позади танка, когда граната попала в крышу моторного отделения и взорвалась. Они, правда, успели пригнуться, но их всё равно сбило с ног. Ругаясь, они встали и посмотрели на корму танка. Над ней клубился дым, и плясали маленькие языки пламени.
Кумулятивная струя, взорвавшейся гранаты фаустпатрона, пробила тонкое железо противо-кумулятивного экрана, пробила дополнительный топливный бак, закреплённый на корме танка, подожгла остатки топлива на его дне и, потеряв силу, выжгла на броне лунку размером со столовую ложку.
Из танка выскочил танкист с огнетушителем и начал гасить пламя струёй пены. Другие танки открыли огонь по трёхэтажному зданию с дюжиной окон вдоль фасада на каждом этаже. Снаряды влетали в окна и взрывались внутри, круша стены и перегородки.
Затем дважды грохнула ИСУ, и от её снарядов дом просто сложился. Вначале внутрь провалилась крыша, затем третий этаж, следом и второй. Потом все смотрели как медленно, словно песочные разваливаются и оседают остатки стен.
Т-34 получил незначительные повреждения, пожар был погашен, и они двинулись к цели, площади с конным памятником, который уже виднелся далеко впереди. Но тут из полу засыпанного обломками окна подвала раздались очереди из СтГ-43* и трое бойцов упали на тротуар. Степуро Иван был убит. А казах Имангельдыев и киевлянин Остап Гатило ранены в ноги.
(СтГ-43 = StG-43 = немецкий автомат, внешне напоминающий автомат Калашникова, но значительно тяжелее, и с другой конструкцией затвора. Сделан под немецкий промежуточный патрон, который был меньше винтовочного, но больше и сильнее пистолетного. На фронте применялся с середины 1943г. в небольших количествах. Всего выпущено около 400 000 шт.)
Углов крикнул: «Пошли, дадим огоньку недобиткам!»
Он, а следом и два автоматчика, прикрывавших его, перебежали к развалинам, всё ещё скрытым пеленой пыли. Углов приготовил огнемёт к выстрелу и осторожно крался к окну, из которого вновь раздалась очередь. Он подкрался сбоку и выпустил в окно одну, вторую, третью струю огня.
наши огнемётчики с РОКС-2
Из подвала раздался нечеловеческий визг и смолк. Только гудело разгорающееся пламя, и трещали в нём взрывающиеся патроны. Но тут из хаоса расщепленных балок, глыб кирпича, поломанных стропил и половых досок раздались стоны и крики. Затем им навстречу вылетела ручная граната с длинной ручкой. Они смотрели как она, медленно кувыркаясь, летит вверх, а потом по дуге вниз.
Немец, засевший в развалинах, не добросил её. Она упала среди обломков в нескольких метрах от них и взорвалась, никого не зацепив. Углов начал поливать развалины струями горящего бензина. И тут он услышал вой, а следом женский визг: «Nein! Nein! Nicht schissen…»
Углов выматерился и добавил: «Ишь ты, сучка, просит не стрелять, а гранаты швыряет, тварь…». Сплюнув скрипевшую на зубах песок и известь, он выстрелил ещё раз, на звук.
Визг взметнулся к небу и стих. Сзади раздались один за другим три выстрела из винтовки, а следом «задудукал» крупнокалиберный зенитный пулемёт с самоходки. На стене здания, стоявшем очень близко к разрушенному, вокруг одного из окон, засверкали попадания пуль, выбивавших красную кирпичную пыль.
Затем грохнул выстрел орудия, и в окне здания сверкнуло пламя. Взрыв выбросил в окно какие-то ошмётки. Один из автоматчиков, спокойный и расчётливый белорус Иван Бусел, воевавший три года в партизанах около Орши, произнёс, приглядевшись к ним: «Смотри-ка – опять эти щенки против нас воюют».
Второй, уралец Кандауров ответил, меняя диск: «Папашек-шакалов мы перебили, а теперь их шакалята зубы скалят. Но у нас патронов и на них хватит, раз дома не захотели сидеть».
А Углов добавил: «И бензина тоже…», и направился к самоходке, чтобы заправить баллон огнемёта из одной из канистр, закреплённых на нижнем заднем листе брони.
— — —
Командир ИСУ-152 смотрел в командирский перископ на здание, открывшееся после разрушения обстрелянного, стоявшего перед ним. В одном, а потом и в другом окне второго этажа он увидел шевеление, а затем разглядел и подростка с оружием.
Поэтому сразу подал команду:
«Второй этаж – между вторым и третьим окнами — фаустники.
Два снаряда – огонь!»
Наводчик Савелий Гудков навёл орудие, а заряжающие зарядили его. Один из них, здоровяк Василий Пасекин – вбросил в ствол сорока-трёх килограммовый осколочно-фугасный снаряд, а второй, такой же здоровяк, Христофоров Агафон, зарядил увесистую, большую гильзу с зарядом пороха.
Василий закрыл затвор и крикнул: «Орудие готово!»
Наводчик, успевший навести орудие, нажал педаль спуска, пушка громыхнула, снаряд полетел на цель, а 46-тонная самоходка дёрнулась от отдачи.
От удара дом содрогнулся, стена, пробитая снарядом, растрескалась и рассыпалась. А он ударил во внутреннюю стенку и взорвался, разнося, ломая и разбивая всё ударной волной и осколками. В трёх-четырёх метрах правее через тридцать секунд ударил в стену и взорвался второй снаряд.
Старое здание, которое уже не раз сотрясали близкие разрывы американских бомб, не выдержало. Передняя стена здания развалилась, рассыпалась на куски и глыбы кирпича, потоки щебня и мусора, открывая взору внутренние помещения.
Там, куда попали снаряды, был только мусор и тлеющие обломки. В одной из комнат стоял на коленях подросток, увешанный фаустпатронами. Он медленно начал поднимать к плечу один из них, и тут на нём скрестились искры трассирующих пуль автоматчиков, двух пулемётчиков и ДШК. Немец исчез в ослепительной вспышке взрыва, сильно встряхнувшего полуразрушенное здание.
Почти полдома начало разваливаться.
Со скрежетом, треском и визгом выдирающихся из балок гвоздей и скоб, рухнула вниз крыша, и на торчащей наружу балке повис, цепляясь одной рукой, ещё один немецподросток, который так и не выпустил из руки фаустпатрон.
Федосов выстрелил, и немец-фанатик рухнул вниз, на острые концы расщепленных балок, досок и арматуры. Видимо, при ударе он выстрелил, и взрыв гранаты подбросил его в воздух. Он упал на эти прутья.
«Ну, с этой группой кажется всё» промолвил младший лейтенант Сергеев, поправляя на голове помятую осколком каску.
— — —
Клауса ударило взрывом о стену, и от боли он потерял сознание, но ненадолго. Очнувшись – понял, что почти ничего не слышит. Он только видел Фредо, обвешанного фаустпатронами, как ёлка игрушками. Тот стоял на коленях и медленно, очень медленно поднимал к плечу тот, что сжимал в руках. Стены перед ним не было, был только провал, заполненный клубящееся пылью и дымом.
Клаус выглянул из-за кучи обломков наружу и увидел, как поворачивается к нему ствол танковой пушки. Он крикнул Фредо – «Бежим!», и покатился по лестнице, оказавшейся у него за спиной. Сзади рвануло так, что его вышвырнуло наружу через выбитую входную дверь. Он упал на ноги, перекатился, ударившись о валяющиеся повсюду обломки кирпичей, вскочил и побежал за угол.
Тут новый взрыв бросил его на землю. Здание архива, в которое они перед этим забежали, развалилось. Он, лёжа, повернул голову в сторону здания и сквозь клубы пыли, окутавшей все окрестности, разглядел — в воздухе висел на одной руке, цепляясь за балку, Хорст Бергман. В другой руке у него был фаустпатрон.
Клаус крикнул, срывая голос: «Отбрось фауст!»
Однако Хорст пытался куда-то карабкаться. Донёсся выстрел и Хорст рухнул вниз. Его фаустпатрон взорвался, и изломанное тело без одной ноги подбросило вверх. От этого взрыва слух как бы вновь включился, и Клаусу вновь стали слышны звуки стрельбы, рёв танковых моторов и крики русских.
фаустник отбегался.
Чтобы убежать от русских, он побежал через двор к пролому в заборе. На бегу, он краем глаза заметил трупы шести старых фольксштурмистов, лежавших вокруг воронки как мусор. Он подхватил с земли чей-то МП-40 и два фаустпатрона. Но тут вокруг него засвистели, зацокали по камням пули, и он покатился по земле.
Впереди чернел вход в подвал. Он на четвереньках бросился к нему и кубарем скатился по лестнице. Дальше пути не было. Стальная дверь была заперта на внутренний замок. Клаус смотрел на неё и не знал, что ему делать. Он, хотел было выбить дверь выстрелом из фаустпатрона, но тут по лестнице зацокала, скатываясь со ступеньки на ступеньку, зелёная русская граната.
Клаус бросился наверх и, споткнувшись, упал. Сзади, внизу, у запертой двери рванула граната. Осколки лязгнули и скрежетнули по потолку, стенам, лестнице и задели его. Он понял это по боли и слабости, по горячим струйкам, побежавшим по спине и ногам. Нужно было скрыться от русских. Это можно было сделать, только обрушив козырёк над входом в подвал.
Он поднял фаустпатрон, приготовил его к выстрелу и выстрелил в козырёк, нависавший над входом. Струя газов подняла тучу пыли и ударила по ушам. Смешавшись с пороховыми газами, она едва не удушила Клауса. Граната ударилась в козырёк, взорвалась, обрушила его, а заодно и оглушила подростка. Обломки козырька почти завалили вход. Осталось только отверстие чуть больше шляпы. В нём мелькнул русский зелёный шлем.
Клаус нажал на спуск и выпустил в отверстие почти полмагазина.
Затем ещё двумя очередями выпустил остаток и стал сползать вниз к двери, которая стояла полуоткрытой – видимо замок не выдержал взрыва.
И тут он увидел какую-то трубу, появившуюся в отверстии.
Он схватил второй фаустпатрон и хотел выстрелить, но тут навстречу ему метнулось рыжее гудящее пламя…
Он закричал и нажал на спуск. Граната ударила в ступеньку в трёх метрах от него и прекратила его мучения.
— — —
Углов осторожно обходил развалины. Почему-то ему казалось, что они перебили не всех фаустников. Когда рядом раздались очереди автоматов его друзей, он прижался к стене. К пролому в заборе пытался бежать подросток в эсэсовской камуфляжной куртке из мелких коричневых, зелёных, жёлтых и серых пятен с автоматом и двумя, связанными вместе фаустпатронами. Пули взметали пыль и высекали искры вокруг него. Прокатившись по земле, он на четвереньках, как обезьяна, метнулся в подвал.
Иван Бусел подошёл, прижимаясь к полуразрушенной стене у входа в подвал, и сбоку метнул в чёрный провал лимонку. Она ударилась в стенку и покатилась по лестнице вниз. Затем глухо громыхнула где-то в глубине. Он хотел подойти и бросить ещё одну для гарантии.
Но тут в подвале хлопнул выстрел фауста, и граната, ударив в нависающий над входом козырёк, взорвалась и обвалила его, почти полностью загородив вход.
Углов сказал Буслу: «Не трать гранату – пригодится. Этот недобиток видно где-то за углом прячется. Тут его лучше огнём достать…»
«Да, добей гадёныша», ответил Бусел, и Углов сунул наконечник ствола огнемёта в отверстие.
РОКС фыркнул, выбросив в дыру струю пламени.
Почти в тоже мгновение внутри вновь хлопнул выстрел и следом раздался взрыв. Из отверстия с силой выбросило пыль, пламя, куски кирпича и бетона.
Кандауров со смешком произнёс: «Ты Углов осторожнее, а то сам себя ненароком поджаришь и девушки любить не будут». Все засмеялись облегчённо. Ещё одна группа фаустников была ликвидирована, и мы двинулись дальше.
Из разбитых витрин магазина слева по нам ударили сразу из четырёх стволов. Две винтовки и два пистолета-пулемёта. Однако чутьё на опасность, обострившееся за время войны спасло нас. Я заметил, что все мы укрылись за танком раньше, чем немцы начали стрелять. Танк, шедший справа от нас опустил ствол и выстрелил трижды. Взрывы разнесли все внутренние перегородки и через пролом стал виден двор, в котором петляя убегал хромой, рыжий эсэсовец без шлема. Кандауров снял его меткой очередью и тот покатился по кирпичному крошеву, поднимая пыль.
И вновь мы осторожно, прижимаясь к стенам, каждая группа на своей стороне, идём вперёд, вглядываясь в развалины и окна уцелевших домов. Метров тридцать сорок прошли без стрельбы. Тихо рокочут на холостом ходу дизели танков. Они передвигаются перекатами – проедут метров тридцать и встанут, командиры осматриваются через стеклоблоки башенок и ждут наших указаний.
Вот мы проходим мимо целого четырёхэтажного дома. В некоторых окнах даже стёкла уцелели. Мне кажется, что кто-то злобно смотрит на меня сверху и я поднимаю свой ППШ и шарю стволом по окнам. Рядом тоже самое делают ещё два бойца. Из углового окна высовывается немец в каске, и мы в три ствола бьём по нему. Но убирает его пуля нашего снайпера. Вначале падает винтовка, а следом, головой вниз летит и офицер.
И тут на соседнем балконе появляется женщина с ребёнком. Мы чуть не выстрелили в неё, но вовремя разглядели ребёнка. А она как пьяная начинает переваливаться через высокое, фигурное ограждение балкона. Мы кричим: «Хальт! Хальт!» Она отвечает что-то зло и визгливо. Я разбираю только слово «Руссен».
А она переваливается и головой вниз бросается вниз, прижимая себе маленького ребёнка. Голова её при ударе о тротуар лопается с неприятным хрустом. Это неприятно бьёт по нервам. Все ругаются, и мы стараемся пройти побыстрее мимо.
И вновь из соседних, стоящих друг напротив друга красивых трёхэтажных домов с лепниной по нам стреляют из пулемёта, винтовок и фаустпатронов. Пули свистят и визжат при рикошетах, лязгают по стенам и броне танков, за которыми мы укрылись. Сзади начинает дудукать ДШК с самоходки. Его пули сносят пулемётчика, а танки бьют по окнам. Бойцы по трое бегут ко входам и бросив по паре гранат вбегают внутрь. Сквозь гул боя, стоящий вокруг, из дома глухо раздаются взрывы гранат и очереди, какие-то крики. Потом из окон падают четыре мёртвых немца: эсэсовец в чёрной форме, два фольксштурмиста и гитлер-югендовец. Фольксштурмисты довольно старые – на вид им лет по 60 или больше. А мы двигается дальше, площадь уже близко.
Сзади оглушительно бьёт самоходка и фасад дома перед площадью рушится потоком обломков. Она стреляет ещё два раза, и весь дом осыпается кучей мусора. С крыши падает какой-то немец. Винтовка падает отдельно. И тут из люка выглядывает танкист и кричит: «Укройтесь за танками – сейчас ударят катюши!»
Мы сразу же бросаемся назад. Все не раз видели, как рвутся ракеты Катюш, а я и сержант даже попадали под их удар и уцелели только благодаря крепкому дзоту, в котором укрылись. На площади рвутся один за другим четыре гаубичных снаряда. Это пристрелка. Следом раздаётся вой подлетающих ракет, и площадь исчезает в огне и дыму. Земля трясётся и дрожит даже танк.
Вокруг дождём сыплются осколки и обломки.
Кусок кирпича бьёт вскользь по каске.
Сержант ругается, но я его еле слышу – от разрывов мы полуоглохли.
Ветер сносит пыль и дым и мы видим, что площадь стала шире – окружающие её дома превратились в горящие мусорные кучи. Я облегчённо вздыхаю – нам не придётся их штурмовать и лить свою кровь.
Так мы приблизились к Победе ещё на три сотни метров.
1973 – 2007 г.
Разбитые противотанковые самоходки Мардер-3
ИСУ-152 и пленные немцы
Заряжание Катюш
Дохлый фриц в развалинах
Наши устали и спят после боя.
Такие тряпки висели во всех немецких городах
Бой в Берлине
