Глава 1. «Гора 300 скелетов»

Летом 1942 года мой отец, Зайцев Григорий Кузьмич, тогда ещё лейтенант топографической службы, закончил выполнение топографической съёмки участка горных хребтов, перевалов и ледников на Памире, в районе высокогорной погранзаставы Мургаб.

После этого ему поручили закончить съёмку участка пустыни, которую не успел завершить его заболевший сослуживец. Командир части, отправляя его на новое задание, напомнил ему, что отсутствие точных карт серьёзно осложняет ведение боевых действий. Отец спросил, а с кем мы собираемся воевать в этих пустынях и горах, ведь банды басмачей разгромлены ещё до войны, а пограничники справляются с уничтожением отдельных мелких банд прорвавшихся через перевалы и без карт.

Полковник, помолчав, ответил, что по данным пограничников за границей сильно активизировались мелкие и средние банды басмачей, сливающиеся в более крупные. Среди них замечены и англичане, которые ведут агитацию против СССР, дают басмачам деньги и оружие. Обещают помощь оружием, самолётами, пушками и танками. Совсем недавно стало точно известно, что они обещают прислать своих солдат, офицеров и лётчиков для войны с «кызыл аскерами» (красноармейцами). Поэтому не исключено, что новые, точные карты могут понадобиться войскам в самое ближайшее время.

Отец не удивился такому сообщению о поведении «союзников». На границе все прекрасно знали, что за всеми налётами басмаческих банд на территорию СССР, которые не прекращались уже более 20 лет, стояли англичане. А вообще они плели свои антирусские интриги в Средней Азии уже более ста лет. И он вспомнил разговор с командиром погран- отряда, который весьма скептически относился к англичанам, как к союзникам и говорил о них, что «с такими друзьями и врагов не надо». При этом он вспоминал многочисленные случаи, когда пленные басмачи рассказывали о «рыжих инглизах», которые привозили винтовки, патроны и деньги и давали задание напасть на тот или иной район в советской Средней Азии.

Пополнив припасы и получив двух новых лошадей, он отправился к месту проведения работ, в предгорную пустыню.

Она не была похожа на Кара-кум или Кызыл-кум. Эта пустыня была покрыта серыми камнями разной величины, которые лежали то отдельными кучами, то длинными полосами, как будто их сгребли какие-то гигантские бульдозеры. Часто встречались огромные растрескавшиеся камни величиной со шкаф, а некоторые и крупнее. Лошади медленно и осторожно двигались среди россыпей камней. Часто отцу и солдатам приходилось спешиваться и вести лошадей на поводу, чтобы те не сломали ноги в каменных завалах.

Местность понемногу менялась, и на третий день пути отец со своими солдатами въехал в холмистую часть пустыни. Вначале это были невысокие холмы, едва достигавшие 3 – 5 метров высоты с пологими склонами. По склонам этих холмов и разделяющих их долин пролегали глубокие промоины от потоков, бурливших здесь в незапамятные времена.

Затем холмы стали круче, камней среди песка больше, жара сильнее, так как не только солнце пекло с безоблачного неба, но жар излучали и лежащие повсюду камни. То слева,то справа от тропы, проложенной неизвестно кем, когда и куда, возвышались каменистые, крутые холмы. Из их склонов торчали, как острые клыки, скалы или просто камни, огромные, покрытые сеткой трещин. Местность иногда вообще напоминала гигантскую, раскинувшуюся до горизонта каменоломню, из-за больших куч камней разного размера.

Кони очень медленно и осторожно шли по камням, которые выскальзывали из под ног или переворачивались. На таких местах отцу и солдатам вновь приходилось спешиваться и вести их на поводе за собой.

Затем россыпи камней сменяли гряды песчаных барханов высотой пять-восемь метров, простиравшихся однообразными полосами до новой гряды каменистых холмов, смутно видневшихся на горизонте в дрожащем от нагрева воздухе.

Иногда им встречалась скудная пустынная растительность. Горячий, сухой ветер катил шары перекати-поля, качал сухие стебли верблюжьей колючки и едва шевелил мелкие листики на редких, невысоких деревцах саксаула, неведомо каким чудом выросших в долинах между холмами.

Так они ехали семь суток. Вставали до рассвета и двигались до часов одиннадцати. Жара, достигавшая к полудню пятидесяти градусов и больше, заставляла делать привал и пережидать её под натянутым брезентовым полотнищем палатки до 15-16 часов.

После этого они продолжали движение до темноты. Наконец отряд приблизился к практически неизвестным местам, где и предстояло работать: сделать топосъёмку и описание местности. Впрочем, и во время этой нелёгкой поездки, отец вёл записи, делая зарисовки и подробно описывая местность вокруг тропы – все эти холмы, гряды камней, барханы и промоины. По времени, высоте солнца, скорости движения он примерно определял координаты того приметного места, в котором они находились в тот или иной момент.

Рано утром восьмого дня, ещё до рассвета, они тронулись в путь, чтобы к полудню добраться до колодца, известного по рассказам кочевников-киргизов и оборудовать там базовый лагерь. Солнце начинало припекать всё сильнее, тени почти исчезли, а до колодца было ещё очень далеко. Все изнемогали от жары.

Кони начали спотыкаться. Поэтому отец решил найти подходящее место для того, чтобы всё же переждать жару под растянутой на кольях палаткой.

И тут он увидел большую группу всадников на дальней гряде барханов. А из-за их вершин появлялись всё новые и новые. Они выстраивались в ряд на гребне бархана как на параде. Наконец выстроились все – их было больше двухсот. До них было около километра и отец рассматривал их в мощный бинокль. Было ясно, что это банда басмачей, пришедшая из Афганистана.

Басмачи тоже заметили «кызыл аскеров»*, оживились, а курбаши*, здоровенный и краснобородый*, взмахом повернул их к тропе, по которой ехал наш отряд.

Отец приказал пришпорить коней, и они поскакали галопом в сторону столообразной, небольшой горы с обрывистыми склонами, высившейся неподалёку. Нужно отметить, что кавалерийские кони, на которых ехал отец с солдатами, были резвее и бежали с большей скоростью, и басмачи их на коротком расстоянии в пять-семь километров догнать не могли.

Но отец знал, что затем кавалерийские кони начнут задыхаться из-за высокогорья и жары, а местные лошади, более выносливые в местных условиях, начнут догонять. Он не стал поэтому устраивать долгие гонки. Нужно было найти укрытие и удобную позицию, которая позволила бы как-то уравнять шансы. Он надеялся, что гора, лежавшая впереди, выручит их, и они найдут там подходящее укрытие.

Они доскакали до неё, возвышавшейся над местностью метров на тридцать. Но пути наверх не было. Перед ними была только крутая непреодолимая каменная осыпь высотой метров двадцать, а выше возвышались отвесные каменные стены, усеянные мелкими, вертикальными трещинами.

Отец скомандовал объехать гору, в надежде, что найдётся какой-либо путь или тропа наверх. Так оно и оказалось. С обратной стороны горы нашлась узкая расщелина, около двух метров шириной, то есть чуть шире лошади с вьюками. Она, извиваясь, вела наверх и вглубь горы.

Это был единственный путь наверх, и отец немного успокоился. Из расспросов кочевников он знал, что рядом колодцев нет, и поэтому банда не сможет долго осаждать их. У него во флягах, бидонах и бурдюках воды было на пять-шесть дней, если очень экономить.

Примерно на середине высоты горы расщелина расширялась, образовывая площадку, на которой поместились и кони и люди. Отец приказал расседлать коней, так как было ясно, что здесь придётся провести несколько часов или дней, пока басмачам не надоест бессмысленная осада и не захочется пить. Ефрейтор Трофимов остался на середине тропы, чтобы из-за скального выступа наблюдать за басмачами. Отец спустился к нему позже и принялся рассматривать подъезжающих басмачей в бинокль и считать их.

Тех было 220. Всё в банде выглядело как обычно – полосатые, разноцветные халаты, чалмы, у некоторых — зелёные, английские винтовки, вьюки, полупустые, плоские с виду бурдюки с водой. Это значило, что воды у них немного. Да и было их для долгого путешествия по пустыне мало.

Басмачи тоже объехали гору кругом и остановились перед расщелиной, метрах в трёхстах, за невысоким барханом, из-за которого виднелись только плечи всадников и головы лошадей. То один, то другой скакали галопом к расщелине и, корча рожи, кричали что-то, показывая ножами, как перережут горло красноармейцам. Некоторые размахивали саблями, потрясали винтовками. Снизу волнами доносился сплошной рёв «Аллах Акбар».

Наконец пятеро поскакали к расщелине, размахивая саблями. Отец взял у солдата винтовку и выстрелил под ноги коням.

Пуля подняла фонтан песка метрах в двадцати перед ними. Вторая ударила ещё ближе. Всадники вздыбили своих скакунов, и, развернувшись, ушли с линии стрельбы. Они вернулись назад, а один из них, приотстав, громко закричал: «Урус аскер (русский солдат), давай винтовка, иды тывая дом. Это наш земля. Ты иды нэт – мы тибя резить».

И он опять начал показывать у своего горла ножом, что и как он будет делать.

Отец понимал, что злить их потерями не имеет смысла. Поэтому приказал стрелять только тогда, когда те попытаются подняться по тропе.

Прошло часа два, и жара стала невыносимой. Узкая и глубокая расщелина давала хоть какую-то тень. Кроме того, в ней развернули большой зонтик, под которым стояли во время работы и наблюдений и натянули над конями полотнище палатки. А басмачи расположились прямо у подножия бархана. Они тоже натянули на кольях полотнища и спрятались под ними.

К вечеру десятка два басмачей вновь попытались подойти к расщелине, но солдаты дали по паре выстрелов из-за укрытий, чтобы отпугнуть их. Завывая своё «Алла», и выстрелив по паре раз – те отступили.

Затем от толпы басмачей отделились двое. У одного – здоровенного бугая с типичной зверской бандитской мордой и короткой бородой от уха до уха, в халате из серых, зелёных и коричневых полос, подпоясанном зелёным кушаком и в зелёной чалме, на сабле была привязана белая тряпка. Второй, пожилой, но ещё крепкий басмач был в дорогом халате из жёлто-коричневого китайского шёлка, покрытом узорами и золотым шитьём.

Они спокойно подъехали к началу тропы наверх и тот старый, с редкой седой бородой, в чалме из зелёного шёлка заговорил по-узбекски спокойно, не торопясь, размеренно, с паузами, а второй стал переводить.

Вот что они сказали: «Кызыл аскер сиди на гора… Харош сиди…

Вода нет… Скоро умирай… Сыматри наверх гора… Хади сыматри…

Думай… Ты скоро так лежать…

Будем называть гора не 300 сыкелет… А триста и шесть сыкелет…

Ходи наверх… Сыматри… Мы отдыхай… Пилав (плов) кушай…

Потом тывая винтовка брать… Всё тывая брать… Без деньга…

Хорош сиди… Сыматри… Думай…» Затем басмачи ускакали.

Отец решил посмотреть, что находится наверху горы и чем его пытались запугать.

Поднявшись по пышущей жаром расщелине наверх, на плоскую вершину горы, он остановился, поражённый мрачным зрелищем. Она вся была усеяна камнями и почти сплошным слоем конских и людских костей, белых от солнца. А ещё каким-то выбеленным солнцем тряпьём, ссохшимися кожами, распотрошёнными тюками из выцветшей ткани.

Отец присмотрелся и заметил дырки во многих костях и черепах.

Круглые небольшие дырки были явно от пуль, а вот от чего возникли бесформенные проломы – непонятно. Шевельнув сапогом хлам, отец заметил на камнях ржавые куски металла. Это были осколки. Осмотревшись ещё раз, отец заметил среди костей ржавое хвостовое оперение небольшой бомбы. Оружия не было – видимо его собрали победители. Впечатление от этого зрелища было очень мрачным. И тут он вспомнил рассказ капитана-пограничника о ликвидации авиацией в 30-х годах одной из басмаческих банд, загнанной на гору. Это и была она.

Отец спустился и сказал, что они попали на гору Трёхсот Скелетов.

Солдаты спросили его, что это значит. И отец пояснил, что в начале тридцатых годов в Средней Азии шла постоянная борьба с многотысячными бандами басмачей, поддерживаемых из Афганистана англичанами. Одну из больших банд наши кавалеристы и лётчики гоняли по пустыне и после нескольких ожесточённых стычек загнали уцелевших на гору, где заблокировали и уничтожили авианалётами. С тех пор эта гора и называется горой Трёхсот Скелетов.

Установилось молчание. Солдаты с надеждой смотрели на отца. Это были мужчины пожилые и имевшие различные недостатки, а потому не годные к службе на фронте или признанные негодными к службе на фронте после полученных ранений. Они понимали, что спастись они смогут только сами. Ведь отряд не имел радиосвязи и не мог попросить помощи. Они смотрели на отца и ждали, что он что-нибудь придумает…

Прошло несколько минут, тянувшихся словно часы. И тут один из них, новичок не только в топоотряде, но и в Средней Азии, повоевавший недолго на фронте и, после из-лечения от ранения отправленный в тыловые части, тихо промолвил: «Может быть, отдать им, чего хотят и они отвяжутся? И отпустят нас?»

Остальные солдаты, стряхнув заторможенность от жары, возмущённо набросились на него: «Ты Семён, видно совсем дурак! Это же басмачи, головорезы…

Им верить нельзя совершенно, нигде и никогда…

Им неверного, как они русских называют, обмануть и зарезать – главное в жизни счастье…

Горло они тебе перережут, тогда и отпустят…

Это же мусульмане-фанатики, с ними говорить не о чем…

В них нужно стрелять, только как пограничники, сразу…

Эти выродки не затем сюда по пустыне прискакали, чтобы тебя отпускать…

Запомни – с басмачами никаких переговоров! Нигде и никогда!

Они против Советской власти, против русских, они дикари.

Сами осёдлые узбеки их не любят и боятся. Осёдлый узбек или киргиз работает, растит то, что посеял и своих детей, или пасёт стада, а эти как разбойники налетают, грабят, а если кто сопротивляется – убивают. Осёдлые сообщают пограничникам или милиции о бандах, чтобы те с ними покончили.

Запомни – басмачи это враги! Такие же, как гитлеровцы, только без танков и самолётов, и вместо свастики и орла у них зелёные чалма и пояс, а вместо крика «Хайль», крик «Аллах Акбар».

Отец в это время напряжённо размышлял над тем, как выйти из этой убийственной и безнадёжной ситуации. Конечно, воды у них было больше, чем у басмачей и они могли спокойно просидеть в осаде дней семь-восемь. Но басмачи могли отправить часть банды за водой, пока оставшиеся караулили бы их. В таком случае они рано или поздно погибнут.

Надежд на то, что над ними пролетит самолёт, и им удастся подать какой-то сигнал, не было. Эта местность – пустыня и самолёты над ней не летают. Все возможные трассы полётов проходят возле предгорий. Значит, надеяться на это нечего.

Затем он подумал, а что здесь делает банда? Тем более, такая большая? Для нападения на какой-нибудь кишлак или даже три-четыре, их слишком много. Они столько добычи не возьмут и знают это. Значит? Значит, их послали с заданием… Послали их, оплатив набег, скорее всего англичане. Пограничники последний год только с их агентурой и сталкиваются… Для чего их послали? Это для нас неважно. Задание может быть любым… Напасть на железную дорогу и взорвать её, напасть на город и устроить резню, мало ли… Что это значит для нас? Это значит, что долго они тут сидеть не смогут и не будут. У них есть дело поважнее, чем уничтожение пяти солдат и офицера.

Это всё правильно, но как сделать так, чтобы они испугались и убрались поскорее? Басмачи совершенно дикие и необразованные. О технике, её возможностях и внешнем виде знают только понаслышке… Как же эту их дикость использовать?

И тут отец понял, как он может напугать басмачей и заставить их убраться от горы.

После этого он обратился к солдатам и заявил, что если они сами себя не выручат, то никто и знать не будет, где они все пропали. Поэтому басмачей нужно напугать.

Солдаты спросили его удивлённо, как можно напугать такую большую банду? Отец задал им вопрос о том, чего боятся басмачи больше всего?

Те ответили, что больше всего басмачи боятся самолётов.

Отец уверенно сказал: «Значит, мы должны напугать их вызовом самолётов», и предложил сделать следующее: нужно изобразить, что у них есть радиосвязь. И на виду у басмачей можно будет начать вызывать самолёты. При этом нужно будет уговаривать их задержаться, посидеть возле горы, приготовить пилав или бешбармак.

Солдаты воодушевились и спросили, что и как нужно сделать. Отец объяснил, что для этого на краю обрыва нужно установить две топографических рейки* и натянуть между ними шнур. Он сам сядет рядом с рейкой на камень и откроет ящики с теодолитом и другими приборами на виду у басмачей, но сам будет укрыт за камнем, чтобы не подстрелили. Отец пояснил далее, что он начнёт крутить блестящие рукоятки приборов, будет громко вызывать Мургаб, и просить прислать два самолёта, чтобы уничтожить басмачей.

Те всё это увидят и услышат, и наверняка решат, что лучше уйти живыми и не добавлять свои кости к тем трёмстам, что уже лежат здесь.

Так они и сделали. Спектакль разыграли как по нотам.

Отец сидел на краю обрыва за камнем, крутил блестящие ручки теодолита, стоявшего на виду, и громко, с расстановкой, чтобы басмачи услышали и смогли понять, кричал в эбонитовый корпус буссоли*, который он держал у рта:

«Мургаб, Мургаб, слушайте меня!

Мы окружены басмачами на горе Трёхсот Скелетов.

Их больше двухсот. Пришлите самолёты.

Да — самолёты. Да, мы их задержим.

Что – скоро прилетят?

Хорошо, мы ждём».

Трое басмачей, видимо знавших русский язык, подъехали ближе к горе, и было видно, что они старательно прислушиваются. Для того, чтобы они всё лучше услышали и поняли, отец раз за разом повторял вызов.

Остальные басмачи вначале только обеспокоено наблюдали за действиями отца и солдат. А отец ещё два раза изобразил «сеанс связи», вызывая помощь из погранотряда и ближайшей заставы, громко повторяя их названия несколько раз, чтобы басмачи наверняка поняли, с кем он связывается.

Басмачи, понимавшие русский язык, вернулись к банде и сообщили о том, что они услышали. Минут десять басмачи вели себя спокойно. Но потом начали шумно совещаться, размахивая руками и винтовками, некоторые стали вскакивать на коней.

Отец, оторвавшись от «сеанса радиосвязи», стал громко кричать, чтобы все его услышали, по-киргизски и по-узбекски. Он кричал им, чтобы они не спешили уходить и готовили бешбармак. Он во весь голос рассказывал им, что он любит кушать горячий, вкусный бешбармак.

Отец кричал им, что он давно не ел вкусного бешбармака с бараниной, и что очень хочет съесть его целый казан. И что его друзья, которые едут сюда, тоже его любят.

Эти его слова вызвали новое замешательство среди банды.

А нужно сказать, что для приготовления бешбармака нужно много времени.

Басмачи начали кричать друг на друга и вскакивать на коней. Видимо до них дошло, что отец хочет задержать их возле горы. Наконец банда собрала пожитки и порысила в пустыню, не отвечая на вежливые приглашения отца погостить подольше у горы Трёхсот Скелетов.

Ночью отец с солдатами, обмотав копыта коней кошмой*, спустились по расщелине и спешно ушли к месту работы, подальше от этого мрачного места. Когда они через месяц вернулись на базу в Мургаб, то узнали, что лётчик почтового самолёта, случайно сбившегося с привычного маршрута, заметил в пустыне банду недалеко от той горы в тот день и час и по радио сообщил на военный аэродром.

Краснозвёздные самолёты нашли эту банду и почти всю уничтожили.

Пограничники перехватили уцелевших, пытавшихся уйти через перевал в Афганистан и после перестрелки взяли трёх басмачей в плен. На допросах те рассказали, зачем перешли границу, что и где должны были сжечь, кого убить. Однако испугались «кызыл курбаши» (красного офицера), звавшего самолёты и решили уйти обратно, но по пути их перебили.

Задание, которое англичане, наши так сказать «союзнички» тех лет, дали курбаши вместе с деньгами и винтовками, осталось невыполненным.

В пустыне и горах стало спокойнее.

— — — — —

*«кызыл аскер» – красноармеец

*курбаши – главарь банды.

*краснобородый – главари, вожди, ханы на Востоке красили бороды хной.

*топографическая рейка – узкая доска длиной до 3-х метров, на которой нанесены белой и чёрной краской сантиметровые деления. Используется в топосъёмке с теодолитом для определения расстояний и перепадов высоты.

*Бешбармак – национальная еда в виде густого бульона, в котором плавают лоскуты тонкой лапши вместе с небольшими кусочками варёной и обжаренной баранины, помидоров, лука. Готовится он очень долго, но очень вкусен.

*Буссоль – оптико-механический прибор для определения углов между магнитным меридианом и направлением на какой-либо предмет. Используется в топографии, геодезии, артиллерии.

*Кошма – кусок старой шкуры, используемый для подстилки на ночёвках, для заворачивания поклажи и т.п.